Два года назад Ирина Федоровна Самсонова, живущая в Осе, летала на Колыму, ходила на могилу матери. Просила прощения у женщины, которую не помнила, поскольку не видела, не считая первых месяцев жизни, и ни разу с ней не разговаривала.

Не помнит она и свою приемную семью, но вспоминает с благодарностью — в каждый день рождения на её имя в Осинский детдом почтой приходил подарок из Сарапула. Приемная семья отказалась от девочки, когда выяснилось, что она больна. Но Ирина все равно этим людям благодарна.

Следующую несправедливость судьбы она уже помнит сама. В документах, которые сопровождали малютку в скитаниях, было указано, что родители отбывали срок по политической 58-й статье.  Об этом узнала одна из ночных нянь детского дома. Как только воспитатели уходили, наступало царство ночной няни. Девочку охватывал страх — она уже знала, что сейчас её начнут избивать. Женщина била не девочку, а дочь врагов народа. Настолько высокоидейными  воспитывала людей советская власть. Остальные тоже не отличались добротой по отношению к ней, но эта была невероятно жестокой. Однажды она ударила Ирину медной пряжкой ремня так сильно, что на ноге девочки остался синяк. А на следующий день неожиданно приехала комиссия, детей раздели — и их начали осматривать врачи. «Это что такое?» – спросил доктор, указывая на синяк, в центре которого чернел след от якоря на пряжке. «Это я сама виновата! – начала оправдываться Ирина. – Я себя плохо вела!» Вскоре её перевели в детский дом для более старших ребят – и ночные мучения прекратились. Появились другие.

Первые четыре класса она училась плохо, как считает сегодня, причиной была задержка психического развития. Но в пятом классе что-то включилось в её организме, произошел прорыв — победила сила крови: девочка начала решать математические задачки в уме. Это же произошло со здоровьем. У Ирины болела спина. Когда она жаловалась на это, ей отвечали: «У всех спина болит, нечего представляться!» И она много лет была уверена, что спинная боль — это нормальное состояние человека.  Где-то к годам семи перестали болеть ноги — может быть, благотворно воздействовали ортопедические ботинки. А в четвертом-пятом классах она начала заниматься легкой атлетикой — баскетболом, бегом и прыжками. Бегала на короткие дистанции — дыхания не хватало на длинные.

Обычно детдомовским на учебу отводилось только восемь классов – она окончила десять.   Училась хорошо — ей и ещё шестерым дали возможность окончить десять. Это был первый выпуск десятого детдомовского — семь человек из тридцати. Конечно, мечтала поступить в институт, но прикинула, что на одну стипендию не прожить. И поступила в пермское училище № 19, где выучилась на оператора химических установок.

Ирина в Перми, покинув детский дом, свою большую семью, почувствовала, как это тяжело — быть в мире совсем одной, без близкого человека. И тут ей пришла в голову мысль написать в поселок Зырянка на Колыму, где она, как значилось в документах, родилась. А вдруг? Скоро она получила телеграмму от отца. От отца! У неё есть отец! Он писал: письмо твое читали, через месяц демобилизуется твой брат и заедет за тобой. У неё есть брат! Брат Саша приехал к ней и забрал на Колыму.  Они прилетели, отец встретил детей, обнял дочь, пытался поцеловать. Но для Ирины этот мужчина не был родным.

Когда письмо Ирины пришло в Зырянку, родителей вызвали в исполком и сообщили, что нашлась их дочь. Мать ушла, ничего не сказав. Выяснилось, она живет в этом же поселке, но встречаться с дочерью не пришла. Отец рассказывал ей, что у него была судимость — он «враг народа», что он сидел. А она думала: «У нас просто так не сажают!»

«Моя единственная подлость в этой жизни, что моя дочь росла в детском доме», — сказал отец.

Она родилась на Верхней Колыме, в поселке Зырянка. Оба родителя сидели по знаменитой 58-й статье — как политические. И родилась она в 58-м. Мать, Зинаида Александровна, родом с Урала, что-то сказала на собрании – и  быстро попала в лагерь. Отец, Федор Иванович, капитан речного судна, рассказывал ей про северные завозы на Колыме, в которых принимал участие. Он воевал мальчишкой на Балтике, приписал себе год — и попал на военный катер. После войны продолжал служить во флоте в Кенигсберге. Однажды на берегу случилась какая-то заварушка — он взял вину на себя и получил срок по политической статье. Отец мало рассказывал. Но Ирина носит его отчество и фамилию. И в ней течет его кровь.

Из рассказов отца она  получила представление о том, что происходило в поселке. Мама была красивой, и мужчины обращали на неё внимание, что, понятно, не нравилось другим женщинам. Местный «женсовет» затеял против Зинаиды заговор.  В результате она была лишена родительских прав — пятерых детей у неё отобрали.

Отец работал капитаном-механиком в порту. Когда вернулся из плавания, детей в доме уже не было. Ирину отправили в «дом малютки» в Мирный, оттуда её забрала семья из Сарапула. Отцу сказали, что Ирина уже удочерена и её судьба будет гораздо благополучней, чем была. Остальные дочери пошли по детдомам. Капитан с женой развелся. Нашел и вернул себе сына, которому шел четвертый год.

Рядом с Зырянкой находились три  лагеря. И большой порт, поскольку Зырянка — единственное место на Колыме, где был уголь. Когда политических освободили, а потом реабилитировали, ехать обратно оказалось не на что.  Говорили в руководстве, будто деньги из Москвы были отправлены, но не пришли. Так они все оказались пленниками Колымы. Мать вышла замуж за другого и родила ещё троих детей. Хорошая ли была она мать? Всех сыновей от второго брака она подняла, воспитала и дала высшее образование. Вполне возможно, что женский заговор имел быть место в поселке.

О том, что приемная семья отказалась от девочки, Федору Ивановичу не сообщили. Отец — очень хороший, тихий, спокойный человек. Он снова женился.

– Мой младший брат Максим оказался очень похожим на отца характером и внешностью, – улыбается Ирина Федоровна, – вплоть до шевелюры. Отец меня баловал, но я не позволяла себе этим пользоваться. Привыкнуть к хорошему легко…

Видимо, отец пытался загладить свою вину перед дочерью. Ирине говорил, что глаза у неё материнские. Каждые два года она летала на Колыму к нему и проводила там отпуск. Но с матерью так ни разу и не встретилась.

Люди теряют родственников — из-за жадности, злобы или равнодушия. А Ирина Федоровна, не имевшая ни одного близкого человека в мире, нашла отца, сестру и братьев. Такова сила крови – она все может.

В Перми Ирина стала заниматься спортом серьезно — бегала на сверхмарафонские дистанции.  Вырастила двух сыновей. Уже в зрелом возрасте вернулась в Осу и построила свой дом – за год, собственными руками подняв два  этажа. Это 115 кубов пеноблоков. Мастер вел кладку, а она поднимала раствор и блоки.  И тут проявилась болезнь детства — болезнь позвоночника. Физически работать больше было нельзя — её вывели на инвалидность.

Три года назад ей приснился сон, что она рисует… Возьми да рисуй — посоветовали сыновья. А на чём? И чем? Да вон галечник вокруг стройки! С этого и началось. Рисовала гуашью на камнях божьих коровок, других божьих тварей  и покрывала лаком. Сделанное отдавала в краеведческий музей, чтобы раздавали детям. «Зачем ты так много рисуешь животных?» – спрашивали Ирину. «Я ставлю руку», — отвечала она, ещё только догадываясь о том, что это такое и почему необходимо. Зима наступила — гальки занесло снегом. Пришлось взяться за бумагу, белую, как сугробы за окном. Начала рисовать дружеские шаржы.

Два года назад опять съездила на Колыму — повидаться с братом, сестрой и другими родственниками, сходила на могилу матери, попросила прощения, что не пришла к ней первой при жизни, и сказала спасибо за то, что вообще появилась на свет. Потом попросила брата, чтоб он увез её на три дня куда-нибудь на зимовку, где она смогла бы побыть одна.  Он забросил её на лодке в верховья Колымы. Она сидела на берегу, в центре тайги, мироздания, одна и смотрела на воду, бежавшую вниз, к Зырянке, и дальше, к Восточно-Сибирскому морю. И отпускала с водой все обиды своей жизни, как отпустила маму, – это  было, и пусть это останется историей.

Сибирь, конец июня, жара плюс сорок, болота и тотальный гнус. А ночью просыпаешься оттого, что холодно. Выглянешь — снег лежит. А утром снова плюс сорок. Она писала колымские закаты пастелью на бумаге — и все работы, уезжая, оставила брату.

Вернулась на Урал «успокоённая» — так говорит. И почувствовала, что хочется писать маслом. Она стала создавать пейзажи на холстах. При этом чувствовала и до сих пор чувствует себя учеником в мастерской Бога. Ведь нигде и никогда живописи не училась. В этом году в детской библиотеке провела свою первую персональную выставку. Узнаваемые осинские пейзажи: река Кама, краеведческий музей на берегу, взгляд с Ореховой горы, куда ездит собирать грибы. С этой горы, если закрыть глаза, можно увидеть Зырянку и розовые закаты над Колымой.

Юрий АСЛАНЬЯН