Должно быть, скептики, не нюхавшие пороха, сочтут мой рассказ за вымысел. Мне и самой иногда кажется: уж не приснилась ли она мне – жизнь моя горькая? За какие грехи преподносила такие крутые сюжеты, перед которыми сам Шекспир снял бы шляпу?

На войне – как на войне. Если память не изменяет, город Мелитополь несколько раз переходил из рук в руки:  то наши наступают, то наших бьют… С позиций до окраины, где мы жили, то и дело доносились отголоски боя: немецкое «Майн гот!», русское «За Родину, за Сталина!» и отчаянное «Сани-та-а-ры!».

Бой шел уже несколько дней. В конце недели со стороны немцев пришли парламентеры с предложением о прекращении огня, чтобы вынести с поля боя убитых и раненых. С нашей стороны тоже была такая необходимость. Но перевес был на нашей стороне, и из штаба последовал приказ: «Никаких передышек! Гнать! Добивать! Ни шагу назад! После будем хоронить».

Стояла жара. Трупный запах уже шел даже от живых. И тогда командир (к сожалению, не знаю фамилию) принимает решение на себя. Под угрозой трибунала объявляет передышку на четыре дня.

Вначале было установлено время – по два часа каждой стороне. Но уже в первый день стало ясно, что такими темпами не успеть.

Снова были переговоры и рискованное двухстороннее решение: работать одновременно, без оружия, бок о бок, немцам с черными повязками, русским – с красными. На помощь нашим было мобилизовано местное население. Работа закипела. Взрослые как могли выносили убитых, детям досталось собирать кусочки рваных тел наспех выструганными лопатками. (Конечно же, в ход пошли руки, оттого я до сих пор не могу без отвращения перебирать гнилую картошку и не выношу запаха гнили). Мы с бабушкой  уже заканчивали очищать отведенный нам участок, когда нас окликнул пожилой немец: «Мамка, ком!» Санитары, из наших, рядом оказывали раненому помощь на месте, поэтому мы подошли  к нему без опаски. Он подвел нас к небольшому окопчику, на дне которого были русский и немец, вцепившиеся друг в друга. Видимо, их накрыло взрывной волной во время рукопашной, и они так и умерли, не выпуская друг друга, в смертельных объятиях.

Бабушка и немец с трудом их разделили. Двое из немецкой команды тут же унесли своего, а немец остался помочь бабушке.

Меня, девчонку, тогда удивил его поступок: мог уйти, а вот остался же, помогает, хотя и враг. Значит, и среди них есть добрые люди.

Немец опрокинул нашего солдата на спину, обвязал веревкой под мышки, положил его на плечо бабушке, и она поволокла его к своим. Немец засеменил рядом, бормоча по-немецки какие-то молитвы, и все старался носовым платком на ходу смахнуть пыль с лица нашего солдата.

Русский парень был очень красив и очень молод.

– Кольтихес кнабе! (золотой мальчик), – произнес немец, видимо, имея в виду кудрявые волосы парня цвета спелого колоса. Удивительно, что, несмотря на жару, глаза у парня не успели померк­нуть, оставались голубыми и бездонными.

– Кольтихес кнабе, – снова повторил немец и, понизив голос, сказал бабушке: – Гитлер шайзе! – его окликнули, и он поспешил к своим.

В моем детском сознании пробудилось уважение к немецкой санитарной команде:  каждого убитого они переодевали в чистое белье, хоронили в отдельных могилах, и хоть из двух связанных паклей палок, но крест был над каждым. Наших же складывали в общую яму в чем смерть застала. Так появилось название «братские могилы» (в одной из таких могил вместе с 11 тысячами бойцов захоронен под Ржевом мой отец).

…Возвращаясь памятью в те горестные дни, невольно думаю, что на войне нельзя слепо подчиняться чьему-либо приказу. Нужно принимать решения, чтобы сберечь как можно больше жизней, как это сделал тот неизвестный командир. Возможно, он действовал, зная, на что шел, знал, что пойдет под трибунал. Но спасена сотня раненых, а отдох­нувшие за четыре дня солдаты взяли-таки Мелитополь, как тогда говорилось, малой кровью.

* * *

На фоне таких воспоминаний война на Украине кажется еще более бессмысленной, более варварской. Украина за три века настолько проросла Русью, что, пожалуй, не найти семьи, в которой не было бы русских. У каждого русского здесь либо родня, либо могила предков.  К примеру, я – украинка, замужем за русским.  И так во многих семьях. А то, что ополченцы говорят по-русски, вполне понятно: у каждого украинца, кроме родственных связей с русскими, есть еще однополчане, студенческие однокашники, спортивные одноклубники, друзья, соседи… Война –  это всегда страшно, это горе, это смерть. Дай Бог, чтобы прекратился  и этот огонь!

Ольга СУХОВА
г. Соликамск