Способен ли человек, имеющий, скажем так, не самую лучшую биографию, служить хорошим примером для общества?

Могу сказать с уверенностью: может! Фильм «Не волнуйся, он далеко не уйдет» режиссера Гаса Ван Сента рассказывает именно о такой личности.

Картина, снятая в 2018 году по мотивам автобиографии, повествует о художнике-карикатуристе, мультипликаторе и музыканте Джоне Каллахане.

Джон Майкл Каллахан родился 5 февраля 1951 года в маленьком городке Даллес, расположенном в северо-восточной части США, штате Техас. Жизнь мальчика была трудной с самого начала. Мать оставила младенца на пороге дома малютки на следующий день после родов, и даже приемные родители, которые быстро усыновили ребенка, не смогли обеспечить ему достойную жизнь. Пара из соседнего города Портленд была многодетной, времени на воспитание младшего сына попросту не хватало, по­этому он рос сам по себе, учился в католической школе, а когда ему исполнилось восемь лет, был совращен учительницей.

Неудивительно, что с течением времени Каллахан становился «плохим» парнем. Детская травма и переходный возраст сыграли свою роль. После случившегося он нередко дрался с одноклассниками, устраивал потасовки и, разумеется, попадал в неприятности. В тринадцать впервые попробовал алкоголь, после чего систематически его употреблял, а в двадцать один, сев в машину с нетрезвым водителем и сам находясь под градусом, попал в аварию.

В результате полученных травм молодому человеку был поставлен диагноз «квадриплегия» – полный или частичный паралич нижних конечностей.

Как это часто бывает, события, разделившие жизнь человека на до и после, трансформируют личность. То же самое произошло и с героем этой истории. Первое время после аварии Джон, конечно же, топил свою боль в алкоголе, но потом, сумев частично восстановить двигательные функции верхней части тела, стал пробовать себя в карикатурной живописи и, зажав ручку между двумя руками, начал изображать на бумаге маленьких человечков с клешнями вместо рук. Таким образом, творчество спасло его от, казалось бы, неминуемой гибели.

Этот фильм, на мой взгляд, прежде всего о том, как важно прощать. Причем не только тех, кто причинил тебе боль, но и самого себя. Лишь сумев простить биологическую мать за предательство, приемную семью – за отсутствие счастливого детства, за то, что он всегда ощущал себя чужим среди своих, никогда не получал родительской поддержки, любви и тепла, а себя – за то, что сел в машину с нетрезвым водителем, мужчина все-таки смог одержать победу над пагубной привычкой и провести оставшуюся часть жизни ярко.

Так, в 1983 году Джон Майкл Каллахан стал штатным художником-карикатуристом газеты Willamette Week. Черный юмор его корявых рисунков веселил одних и раздражал других. Неправильно оценивающей его творчество аудитории казалось, будто он высмеивает людей с ограниченными возможностями здоровья. Но нет, все было как раз наоборот: так он высмеивал тех, кто не воспринимает инвалидов как себе равных, поскольку не терпел нелепую жалость и покровительственный тон к собственной персоне и пусть резко, но всячески старался донести до общества то, насколько важно не делать акцент на увечьях больных, а, наоборот, помочь им отпустить себя. Ведь, только «забыв» об инвалидности, мы начинаем жить полноценно.

«Отвратительный» Джон стал примером для людей с незапятнанной биографией и заставил понять простую истину: все мы – жители одной планеты, все мы чем-то похожи друг на друга, а значит, несмотря ни на что, достойны равного отношения к себе.

Джон Каллахан скончался 24 июля 2010 года в 59-летнем возрасте от осложнений после квадриплегии и проблем с дыханием.

История его жизни мрачна и ярка одновременно, а еще – поучительна. Она ломает стереотипы и доказывает то, что каждый человек может оставить след в истории вне зависимости от обстоятельств.

А еще говорит о том, что зачастую люди прячутся за образами тех, кем кажутся.

Посмотреть фильм «Не волнуйся, он далеко не уйдет» с актером Хоакином Фениксом в главной роли можно по ссылке:
https://vk.com/video-143460619_456252199 list=055182a5f12c611d4b
Возрастное ограничение 18+.

Анна Чудинова

или Корреспондентская кухня

На этот раз перст редактора указал мне направление в сторону Закамска. Там, при 21-й городской больнице находится единственное в городе паллиативное отделение – хоспис. Отличие состоит в том, что в отделении не лечат, а облегчают состояние безнадежных онкобольных. По большому счету мы все безнадежны – появляясь на свет, мы заранее обречены покинуть его. Отличие только в том, что мы не знаем, когда это произойдет, а пациенты хос­писа примерно знают.

Это случилось несколько лет назад. В то время я была не в лучшей физической форме – болела нога и отказывалась выполнять свои обязанности по перемещению тела в пространстве. Если я настаивала, она в отместку просто отключалась, блокируя поток нервных импульсов. Но недавно, после длительного перерыва, снова заработало соцтакси, и я решила – ну и что? Такси экономно и быстро довезет до самых дверей медучреждения!

Всю дорогу шла травля анекдотов, сопровождаемая диким хохотом – водитель слушал юмор FM. Так что в конечную точку я прибыла в легкой контузии. Машина затормозила у часовни с табличкой «Автозаводская, 82». «Но мне же нужен хоспис-82а», – растерялась я. «Это рядом, за часовней», – очень уверенно сказал водитель. Я расплатилась и вышла. И зря – рядом корпуса с нужным номером не было! Стою в полном недоумении. Куда дальше? Тут во дворе мелькнул белый халат. На мой вопрос сотрудница торопливо махнула рукой – вам туда!

Я обреченно побрела в указанном направлении, прислушиваясь к состоянию нижней конечности.
Тротуар закончился. Дальше пришлось идти в сколоченном из досок переходе вдоль то ли строящегося, то ли ремонтируемого здания. Он был под деревянным козырьком – чтобы не прилетело сверху. Однако доски в переходе были плохо закреплены и плясали под ногами, а между ними были зазоры, за которые цеплялись ноги, так что сам переход был не менее травмоопасен, чем соседняя стройка. (Для тех, кто не владеет навыками эквилибристики.) Когда полоса препятствий закончилась, я увидела 2-этажное здание цвета первой зелени. Сомнений не было – это то, что я ищу.

Сразу направилась в кабинет к заведующей – Светлане Василь­евне Окуловой, с которой у нас была договоренность о встрече. Заведующая держалась бодро, усталость выдавали лишь красные прожилки глаз – пошли вторые сутки ее пребывания на рабочем месте. Ночное дежурство плавно перетекло в следующий рабочий день. Тем не менее она не отказала во встрече скромному корреспонденту общественной газеты. Только я с облегчением плюхнулась на стул, как Светлана Васильевна неожиданно спросила: «Вы, наверное, сначала хотите отделение посмотреть?» Не успела я и рот открыть – на пороге, словно вызванная по телепатической связи, появилась старшая медсестра. «Вот Елена Юрьевна вам и покажет!»

Мама дорогая! Опять идти! Нога может отключиться в самый неподходящий момент. И что тогда? Пафосно кричать: «Карету мне, карету!» (Имеется в виду карета скорой помощи, конечно.) Иду за Еленой Юрьевной, как овца на заклание, и молю Бога продержаться.

…Однако контингент отделения меня удивил. Я ожидала увидеть изможденных недугом доходяг, прикованных к постели, в лучшем случае едва передвигающихся. Но это были совершенно обычные люди – в меру упитанные, хорошо одетые. Женщина средних лет, которую мне отрядили для интервью, была с легким макияжем. В презентабельности вида я им даже проигрывала. Видимо, самые тяжелые – на втором этаже, подумала я. Елена Юрьевна телепатически продолжила мою мысль: «Есть очень тяжелые, с распадающимися опухолями. Сейчас лежит мужчина, у которого рак съел пол-лица». Несмотря на готовность ко всему, я внутренне содрогнулась.

Мы остановились в холле. У стены – высокий стеллаж с книгами, напротив него – аквариум с единственной рыбой тигрового окраса, размером с подросшего котенка. Рыба смотрела вполне осмысленно. Мы недооцениваем умственные способности рыб. А ведь они способны к дрессировке, значит, в их мозгу тоже протекает мыслительный процесс. Старшая медсестра рассказывала, что по четвергам в отделение приходят волонтеры – члены религиозной организации – делают уборку и моют желающих. Это большое подспорье для медсестер, которые очень загружены – инъекции, кормление, гигиенические процедуры: промывание катетеров цистостом, калоприемников, смена памперсов. Кого-то необходимо подпаивать каждые 15 минут, кого-то переворачивать каждые полчаса.

Пока уши внимали рассказчику, глаза невольно искали площадку для посадки. Кушетка! Стараясь не терять выражения заинтересованности на лице, пячусь назад и медленно опускаюсь. Мимо прово­зят кислородный концентратор. Это аппарат, который забирает из воздуха кислород для подачи больному. Если в воздухе, который мы вдыхаем, содержится около 20% кислорода, то аппарат насыщает вдыхаемый пациентом воздух до 88–96%. «А сейчас я покажу вам нашу гордость», – торжественно обещает Елена Юрьевна, – надувную ванну!» Мы пошли в санузел. «Гордость» была во вздутом состоянии и представляла собой синюю тряпку, распластанную на полу. Я подумала – хотела бы я мыться, находясь на краю бездны? Вряд ли. Но все люди разные.

Потом в ординаторской Светлана Васильевна рассказывала о своей работе – просто и откровенно, как может говорить человек, для которого работа – это служение, а не источник подпитывания собственной значимости. В паллиатив заведующая пришла из акушерства и гинекологии. Получилось так, что сначала она открывала врата новой жизни, теперь, провожая в мир иной, закрывает их. Такой вот привратник между жизнью и вечностью. «Наркотики у нас долго считались воплощением зла, но для наших больных, страдающих от постоянных болей, это избавление».

Светлана Васильевна показывает шкалу критериев для индивидуального подбора дозы наркотических средств. Кроме обезболивания и симптоматической поддержки, пациенты хосписа получают психологическую помощь.
Как принять случившееся и не озлобиться, не уйти в отчаяние? У каждого свое восприятие болезни – кто-то считает: «не повезло», кто-то видит в этом наказание, кто-то – возможность искупления вины, но все нуждаются в словах утешения и поддержки.

– Наши пациенты очень ранимые, с обостренным восприятием действительности – и нужно быть очень аккуратным на слова.
Светлана Васильевна привела несколько примеров: невинное слово или ничего не значащая фраза по-своему интерпретировались больным и становились источником дополнительных страданий.

– Сегодня по оказанию паллиативной помощи мы на одном уровне со странами Запада. Симптоматическая поддержка везде примерно одинакова, – констатирует заведующая.
Это не голословное утверждение – она сама была участником международной конференции в Америке, посвященной вопросам паллиатива, принимала гостей из Англии, Германии, Америки, Японии и Польши в своем отделении. Отличие – в источнике финансирования. В западных странах хосписы существуют исключительно на благотворительные пожертвования. Наши хос­писы – на государственном балансе. Большую поддержку оказывает фонд «Вера», возглавляемый Нютой Федермессер – паллиативщиком во втором поколении. Ее мать – Вера Миллионщикова была основателем и главным врачом 1-го Московского хосписа. Кровати в отделении и надувная ванна – подарки фонда.

Есть места силы. Есть места прозрения. Близость смерти помогает увидеть главное, отшелушивая все наносное. Для Светланы Васильевны в приоритете не оценка проверочных комиссий по части гигиенических требований, а душевный комфорт ее пациентов, поэтому она, нарушая предписания, во время доверительного разговора присаживается на кровать больного. Поэтому разрешает приносить в отделение на свидание четвероногих любимцев.

В медицине профессионализм особо ценен в связке с человеческой чуткостью, когда врач, пользуя тело, не забывает, что человек – существо одушевленное. Светлана Васильевна из разряда таких врачей. И пока они есть – нам будет на кого положиться, кроме Бога.

На какое-то время я забыла о ноге. Вспомнила о ней лишь, выходя из хосписа. Строптивая конечность отдохнула и вполне сносно справлялась со своей функцией. Предстоял обратный путь. Я мельком глянула в карту смартфона и решила – до остановки недалеко – осилю. На волне вдохновения – виртуальное перо уже скрипело, облекая впечатления в слова – я незаметно прошагала до ближайшего поворота.

Отрезок пути до следующего поворота дался труднее. Ну, ничего, сейчас выйду на улицу Маршала Рыбалко – тут и до остановки недалеко. Где же она? Остановочный павильон маячил далеко в перспективе улицы. Такое расстояние мне не одолеть. Я решила вернуться на скамейку, замеченную во дворе дома, мимо которого только что шла, и вызвать такси. Сделала несколько шагов… и нога отключилась.

Стоять-то еще могу, но не в состоянии ни шагу ступить. Пытаясь урезонить внутреннего паникера, соображаю: «Надо срочно сесть, разгрузить ногу». Но куда? С одной стороны – проезжая часть, с другой – фасады домов, стоящие на насыпи. Ни высоких бордюров, ни изгородей. Тут замечаю на одном уровне со мной впритык к дому торчит пень, но между нами земляной вал примерно полуторамет­ровой высоты. Это спасение! Опираясь костяшками пальцев в землю, на манер гориллы, карабкаюсь вверх приставным шагом. Если бы раньше мои коллеги застали меня в подобном положении, это означало бы репутационную смерть. Но теперь я – человек вне социума, и заморочки на тему «чужих мнений» не имеют власти надо мной.

Пень оказался жестким и неудобным – косо спиленный и высокий. Я сидела на нем, скособочившись, и ноги едва доставали до земли. Мои ядовито-зеленые кроссовки оказались почти на уровне глаз прохожих. Забавно было наблюдать, как, зацепившись за яркое пятно глазами, они с удивлением переводили взгляд на странную тетку, восседающую на пне, как на постаменте.

Отдышавшись, звоню в соцтакси. «Вас забрать по тому же адресу?» – спрашивает диспетчер. «Нет, я нахожусь по адресу…» – прочла табличку на доме. «Мы забираем только из точки прибытия. Возвращайтесь туда». – «Не смогу дойти». – «Тогда вызывайте обычное такси». Надо как-то выбираться отсюда. Звоню в обычное такси. Но тут на проезжей части возник резкий скрежет, заглушающий остальные звуки, и оператора стало совсем не слышно. Наобум прокричала адрес. Слышал ли меня оператор? Будет ли машина? Полная неопределенность. По улице в честь командующего бронетанковыми войсками гулял ветер борей и развлекался тем, что срывал с моей головы капюшон. Я надеваю, он срывает. В конце концов я вышла из игры и обреченно сидела с непокрытой головой – нахохлившись и коченея. Что это? Виброзвонок? Видимо, от случайного нажатия переключилось со звукового сигнала… Таксист спрашивает – к какому подъезду встать? Объясняю, что нахожусь с обратной стороны дома. «Идите к подъездам!» – говорит он. Опять куда-то посылают! «Уж лучше вы ко мне!» Но по пешеходной дороге ездить нельзя, и мне пришлось-таки проволочить ногу по газону до проезжей части, где стояло такси

По дороге домой я выговаривала себе в третьем лице: «Расхрабрилась! Вместо того, чтобы благоразумно вызвать соцтакси, побежала, «задрав штаны», навстречу приключениям. Мастер по выдумыванию себе проблем!» На следующий день градусник показал цифру 38. Температура продержалась ровно один день.

Спустя 6 лет я снова оказалась в хосписе, чтобы взять в аренду кислородный концентратор для родственника. Голубой «Матиз» заведующей по-прежнему стоял во дворике, рядом с окрашенным в жизнеутверждающий сочно-зеленый цвет хосписом. Священник, мулла, ксендз и лама одобрили бы выбор цвета. Потому что для них смерть – это рождение в новую жизнь.

Мария Паршакова

Книга о разрушении стереотипов. Так можно охарактеризовать историю под названием «Золотая саламандра».

В центре автобиографического рассказа находятся два человека. Он: Денис, молодой журналист, стремительно строивший свою карьеру, живущий здесь и сейчас, привыкший брать от жизни все и сразу. Но внезапный инсульт разделил эту самую жизнь на «до» и «после»; не только вырвал из привычной колеи, разгромил планы, разомкнул круг общения, но и лишил его самого важного – возможности дышать самостоятельно. Она: Екатерина, блогер-психолог, неожиданно столкнувшийся с предательством самого близкого человека.
Их разделяет 16 лет, рефлексия и расстояние. На первый взгляд, не такое большое – всего 1500 километров, однако в связи со всеми обстоятельствами сначала они кажутся непреодолимыми, но одно объединяет наверняка: интернет, потерянность во внезапно ставшей суровой реальности и поиск ответа на вопрос: как жить дальше?

Первый устоявшийся стереотип, который громят герои «Золотой саламандры», заключается в том, что интернет-знакомства ни к чему хорошему не приведут. Приведут! Скажу больше! Так, сломавшись под ударами судьбы и оказавшись выброшенными на просторы всемирной паутины, с помощью ведения популярного тогда Живого журнала, шуточных споров, перепалок под постами в комментариях двое обрели спасение друг в друге. Она спасла его, не побоюсь этого высказывания, от физической смерти, он сумел спасти от гибели ее душу, возродил умение обращать внимание на мелочи, которые, по правде говоря, делают нас счастливыми, но ввиду постоянной гонки за чем бы то ни было мы перестаем это замечать на самом деле. Например, всю прелесть яркого, уже летнего солнца, чашки латте по утрам, пения птиц и красоту природы во всем цветовом многообразии.

Второй разгромленный миф: отношений на расстоянии не существует, тем более, если одна половинка имеет инвалидность.
«Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на место, время и обстоятельства». Как показывает опыт Екатерины и Дениса, китайская пословица является аксиомой. Уверена на 100 процентов, они тоже не думали, что в итоге станут единым целым друг для друга. Не знали, что смогут заново поверить – в самих себя, в то, что со временем все будет хорошо. Не знали, что смогут преодолеть обстоятельства, а самое главное – снова поверить. В себя, в светлое, доброе, вечное, в то, что может равняться бесконечности. Но они смогли! И, к счастью для самих себя, вновь стали свободными.

Третье опровергнувшее заблуждение о разнице в возрасте – о том, что с течением времени она окажется заметнее и разрушит отношения. Тут даже сказать нечего, серьезно! Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Любви все возрасты покорны». К тому же все наши барьеры живут в наших же головах, не правда ли? Возраст – всего лишь меняющиеся цифры в паспорте и, если людям действительно комфортно вместе, то разница в нем вообще не будет заметной, правда. Катя и Денис – живое тому доказательство.

Как признаются сами авторы в послесловии произведения, их история похожа на сказку, но сказочного в ней мало, и с этим высказыванием невозможно не согласиться. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», и, черт возьми, это действительно так! Мы являемся собственноручными творцами судьбы, а значит, мир, что был нарисован в виртуальном пространстве, может ожить – стать реальным.

Я бесконечно благодарю создателей «Золотой саламандры» – Дениса Семенова и Екатерину Савостьянову за смелость, за решение обнародовать свою историю и тем самым стать примером для миллионов читателей, за желание показать, что, как поется в известной песне, невозможное возможно.

Вопреки легкому, где-то комичному, где-то драматичному повествованию, построенному в формате смс-переписок, интернет-постов, эта книга удивительно глубока и до смешного понятна, несмотря на некий оттенок религиозности. Она глубока и трогательна, она обо всем сразу, но прежде всего о том, что даже в полной темноте один человек может стать для другого светом. Любовь все переживет, и этим все сказано.

Анна Чудинова

Давненько я вам не писал, наверное, меня уже и забыли! Но в связи с юбилеем газеты решил немного написать… Вот уже 30 лет газете – как быстро летит время!

В моем личном архиве до сих пор хранится тот апрельский номер за 1993 год, который принесла из Свердловской РОИ моя супруга Зина, трагически погибшая в свои 40 лет спустя три месяца после выхода первого номера газеты.

Вот он передо мной, тот номер, всего на 4-х страницах, но выглядит весьма содержательно. Например, в редакционной передовице «Познакомимся?» и в заметке «Путь к читателю» Галина Дубникова ведет разговор с читателями о том, как нам сделать газету интересной и содержательной.

Среди авторов того первого номера – заметка известной пермской журналистки Ольги Штраус «Не просители – партнеры» – об Индустриальной РОИ.

Приятно было увидеть и информацию тогдашнего председателя ПКО ВОГ Светланы Копыловой «Хроника событий». Не остались без моего внимания и другие публикации того первого номера…

С Галиной Александровной я хорошо был знаком лично, не раз бывал в небольшом уютном кабинете редакции, где она работала редактором вместе с секретарем Татьяной Третьяковой. Сохранились и письма Дубниковой за тот первый год выпуска газеты. Вот письмо за октябрь 1993 года, написанное от руки – никакой оргтехники в то время в редакции еще не было, все приходилось писать от руки. Другое письмо напечатано уже на машинке. Все письма проникнуты заботой о людях, беспокойством за судьбу ее детища – газеты «Здравствуй!». Возможно, со временем в редакции будет создан музей истории газеты, я могу передать в редакцию на хранение письма Г. А. Дубниковой.

К сожалению, время неумолимо идет вперед – вместе с Галиной Александровной ушли в мир иной из той первой когорты хорошо известные читателям авторы. Это, например, две Людмилы – Ваганова и Тарунина, В. Ермашов и Р. Халиков, А. Касьянов и другие. С Людмилой Николаевной Вагановой я был лично хорошо знаком еще более полувека назад, когда она работала зав. читальным залом областной спецбиблиотеки для слепых, которая до переезда в ДК ВОС размещалась на первом этаже жилого дома на ул. Краснова, 24, куда я и заходил после напряженной рабочей смены на УПП ВОС почитать свежую прессу, поменять книги по Брайлю. И Людмила Николаевна всегда встречала приветливой улыбкой, предлагала почитать именно то, что мне надо, отлично зная мои запросы.

Место ушедших авторов заняли другие, не менее талантливые. С одной из них, Марией Паршаковой, я поддерживаю дружеские контакты, с удовольствием читаю ее публикации.

Поздравляю сотрудников редакции во главе с Ю. И. Аслань­яном, а также всех авторов и просто читателей с юбилеем и желаю дальнейших творческих успехов! Пусть «Здравствуй!» всегда остается с нами!

Владимир Рачкин

Этой осенью пришлось мне побыть в необычной для себя роли уличного торговца.
С дачи было доставлено целое ведро гладиолусов. Но традиционный букет первоклассника потерял актуальность – День знаний остался далеко позади. Цветы ожидала бесславная кончина. Век их короток, а они должны успеть порадовать много глаз. Что делать? Решила – пойду- ка я «на тот большак, на перекресток» – личное счастье я там уже не застану, но рассредоточу цветник по добрым рукам и, если повезет, получу за это вознаграждение.

На следующий день ведро с цветами стояло на местном Бродвее, между аптекой и кондитерской. Логика простая: купили к торжеству торт, тут тебе – букет. Полный праздничный комплект. Можно и мезим присовокупить, тем более, что листья гладиолусов кое-где употребляют в пищу.
Погода благоприятствовала: тихо – пожухлый лист не шелохнется. Погода – это настроение Бога. В этот день он печально улыбался, вытряхнув из загашника остатки тепла. Уже завтра он окончательно прикрутит солнечный фитиль. А пока…

Сижу на низкой табуретке-раскладушке. Выглядываю из-за куста гладиолусов. Как в засаде. Вперед–назад снуют люди, не проявляя интереса к цветочному саду, сконцентрированному в эмалированном ведре. Пора проявить инициативу: «Молодой человек! Берите – на подарок!» «Да мне самому сегодня подарок положен!» – проносится мимо, обдавая цветник ветром. Кто следующий? Вижу цель – на бордюр присел мужчина лет 30 с гаком. Спускаю тетиву: «Мужчина, берите цветы для своих женщин!» Мотает головой: «Я никогда их не покупаю. Это – деньги на ветер. Если только в горшках …» «А для настроения?» «Есть много другого. Полезного». Тут к практичному мужчине подошла молодая женщина с девочкой лет 4–х, оказалось – жена и дочка. Пока они ходили по магазинам, папаша дожидался их на свежем воздухе.

Надо сказать, палитра моих гладиолусов состояла из двух цветов: темно-бордовые и лимонно-желтые. В эту компанию затесался один совершенно белый. Альбинос, наверное. Интернет выдал множество названий сортов гладиолусов: «Внучкины реснички», «Любовный напиток», «Гостья из будущего, «Подари мне улыбку»… Творческий пилотаж селекционеров. Но именно моих там не оказалось. Значит, будут «Терра инкогнита».

Платье женщины, не избалованной цветами, совершенно сливалось по тону с бордовыми гладиолусами! Я не удержалась и протянула цветок девочке: «Возьми – для мамы! К ее платью». Мама смущенно улыбнулась и полезла в карман. «Нет, нет. Это подарок!» – запротестовала я. Мне не хотелось, чтобы думали, что я использую ребенка в корыстных целях. Мамаша, однако, настаивала, держа бумажку в протянутой руке. Я упорно отказывалась. Но женщина, изловчившись, сунула-таки деньги в мой карман и поспешно отошла, пресекая попытку возврата. Для завершения спектакля осталось только в догонялки поиграть. Ну какой после этого из меня торговец? Пародия на него. Где деловые качества?

Удивительное дело. С этого момента мой цветник перестал быть невидимым. «Почем продаете?» – кричит с высокого крыльца сотрудница аптеки в униформе. Кричу в ответ. Сотрудница разворачивается и уходит обратно, хлопнув дверями. Я недоумеваю – дорого?! В двухстах метрах отсюда дачники продают букеты в два раза дороже! Поросячий визг аптечной двери (касторкой бы смазали), и появляется та же сотрудница с кошелем в руках. «Поставим для украшения интерьера», – поясняет она, выщипывая червонцы из своей мошны, размером с дамский ридикюль. Забавно, что во времена электронных карт такие еще в ходу. Следом ушло еще несколько гладиолусов. И все – в женские руки.

Потом остановился парнишка. Очень добросовестно, но безуспешно искал по карманам «наличку». Пришлось подарить ему гладиолус. Он попросил белый. Девушке, наверное. Слабеющим голосом я еще немного поработала «зазывалой», а потом ушла в созерцание людского потока.

Какое разнообразие лиц, жизней, судеб. И в каждой из них, если покопаться, можно найти что-то удивительное. Вот парочка. Красивая, изящная женщина лет 50-ти. Хвостик на макушке, узкие брючки. И молодой человек крепкого тело­сложения. Идут, держась за руки – пары с возрастным дисбалансом сейчас не редкость. Но что-то здесь не так. Губы женщины сжаты, взгляд потуплен. Костяшки пальцев, сжимающих руку спутника, побелели от напряжения. Мужчина поднял голову, бессмысленно повел глазами и снова уронил. Такое бывает – авария, несчастный случай, и взрослый, сильный мужчина превращается в беспомощное существо. Внешне он прежний – без видимых физических увечий, но в центре управления произошла необратимая поломка, и человека нет, нет личности. Жизнь продолжается на биологическом уровне. Жена, как правило, бросает. Мать – никогда. Несмотря на теплую погоду, женщина в теплом пуловере, сын – в ветровке, застегнутой на все пуговицы.

Окаменелость горя делает человека бесчувственным ко всему внешнему. Как выжить в долгосрочном горе? Верующим легче – у них есть опора. У Ахматовой тоже был сын. И своя беда, о которой она писала: «У меня сегодня много дела. Надо память до конца убить. Надо, чтоб душа окаменела. Надо снова научиться жить». Выжить можно, если выключить эмоции, но как? На какую кнопку нажать?

… «За сколько продаете?» – незаметно подошла рыжая девушка. «У мамы юбилей через два дня. Если я сейчас куплю, не завянут?» Ответишь честно – останешься в убытке. Торговля – это ремесло на грани добра и зла. «Лучше, конечно, свежие». Не хочу быть помянутой недобрым словом. Девушка побежала догонять подруг, одна из которых была темнокожей. Сейчас студентами из Африки в Перми никого не удивишь. Это раньше город носил статус «закрытого» – и иностранцы были в диковинку.

Я как-то лежала в больнице, которая являлась кафедрой мединститута. Нашу палату вел ординатор Мухаммед из Конго. От своих коллег он отличался не только цветом кожи, но – крайней деликатностью и аккуратным почерком. И вообще, учиться в школе – на французском, а в вузе – на русском может только большая умница. Правда, встреча с Мухаммедом в темном коридоре для особо впечатлительных могла закончиться неврологией: его голова и руки совершенно растворялись в сумерках, создавая впечатление летящего навстречу пустого белого халата. Не отсюда ли писательский замысел о человеке-невидимке?

…Однако мои энергоресурсы истощились. Хотелось подчиниться собачьей команде «лежать», которую выкрикивал хозяин своей бестолковой собаке у дверей банка. Поймала себя на том, что сижу, качаясь, как безу­тешная вдова. Хорошо, что никто не обращает внимания на полувековую тетку. Ан нет. Из припаркованного у банка серого джипа вышел мужчина средних лет. Направился прямиком к моей торговой точке. «Сколько у вас штук? Возьмите за все. Цветов не надо». Протягивает солидную купюру. Слегка обалдеваю, но пытаюсь сохранить трезвомыслие: «Ну цветы-то возьмите жене!» «Ей такие не понравятся, она любит побасче»,– последнее слово – анахронизм, выдает выходца из глубинки. Однако его критика слегка царапает. Конечно, мои гладиолусы не имеют достойного оформления: не собраны в продуманный дизайнерский букет, не обернуты целлофаном. Да и побитое ведро портит общее впечатление (задрапировать не догадалась). Но от этого они не стали хуже. «Если вы цветов не берете, то я денег не возьму», – сообщаю я. «Возьмите, хоть шоколадку купите», – вразумляет бизнесмен. Мотаю головой.«Ну раз не хотите…» – благотворитель прячет деньги и отходит.

Моя совковая гордость удовлетворена – подаяния мне не надо. Но подает голос растревоженный неофит – человек проявил чуткость и щедрость, а ты лишила его галочки в небесной книге учета, в разделе добрых дел. А может, сам Всевышний, видя твою немощь, послал подмогу? А ты не распознала. Как в том анекдоте с утопающим, мимо которого три раза проплывали лодки. А он отказывал им в собственном спасении со словами: «Я молюсь, не мешайте. Меня Бог спасет». И утонул. Представ пред Всевышним, утопленник вопрошал с горечью: «Почему ты не спас меня? Я так горячо молился!» На что Бог ответил: « Я же три раза посылал тебе лодки!» Может, и я не увидела лодку?

…День-то какой благодатный! Даже бабочка ожила, сбитая с толку запоздалым теплом. Порхает над головами прохожих. Пошла на снижение – прямо под носом красны девицы, но та не замечает. Торжественно несет себя, как подарок миру. Действительно, подарок – кукольная внешность: искусственная избыточность губ и ресниц, набедренные ненадежные штанишки. Примагничивает взгляды. Зачем? Нарастить самооценку или в погоне за личным счастьем? И все же, утомительно постоянно быть объектом разглядывания. И скучно – нет возможности наблюдать за другими. Несвобода. Значит, красота – это тоже крест.

Навстречу Барби, сосредоточенно маневрируя между прохожими, вылетело двое на электросамокатах. Судя по всему, папаша с дочерью-подростком. На секунды их внимание переключилось на «инопланетную красоту» в сникерах (вид обуви), и безопасность движения оказалась под угрозой. Слава Богу, обошлось без драматических последствий, и родственники благополучно доехали до аптеки.

…В детстве я завидовала детям, чьи родители могли спуститься до уровня своих детей – разделить с ними увлечения, даже глупые, вместе дурачиться и смеяться. Мой папа всегда был серьезен и сосредоточен. К этому обязывали ответственная должность на опасном производстве и большая общественная нагрузка. На глупости у него не было времени. В молодости он быстро бегал на лыжах и несколько раз даже прыгнул с трамплина. Но из-за занятости ни разу так и не сходил на лыжах со мной. Так что в школьные годы, не найдя напарников, я одна бешеной собакой носилась по лесу. Благо, криминогенная обстановка была спокойной.

…Подъехав к аптеке, девочка-подросток взлетела по лестнице, перешагивая журавлиными ногами через ступеньку, и скрылась в дверях. Вскоре она уже неслась вниз с пакетом, перепрыгивая через две ступеньки. Пока она рассовывала лекарства по карманам, самокат опасно накренился и рухнул набок. В это время рядом проходила пышногрудая женщина, похожая на Фрекен Бок. Позади нее на поводке обреченно семенила мелкая собачонка. В момент падения самоката всех оглушил собачий визг. Тут же на него наложился женский истеричный крик, в котором можно было разобрать отдельные слова: «драндулеты», «самокачки», «как тараканов», «давить и калечить»… Потом вступил девичий дискант. Третьей партией в опере стал баритон папаши. «Отцы и дети» доказывали, что собака не пострадала. Не прерывая обвинительной речи, Фрекен Бок нагнулась и ощупала тщедушное мохнатое тело, диагностируя повреждения. Собачонка помалкивала. Болевых точек не обнаружилось. Тогда она большой рукой, как лопатой, сгребла питомца и направилась в аптеку. Наверное, за успокоительным – для себя и собаки. «Самокачек» как ветром сдуло.

Много лет назад у меня был пес Ромазан, породы папильон. Будучи щенком, на приближение больших псов он реагировал таким истошным визгом, что не выдерживали ни псы, ни хозяева. Дружно поворачивали назад. С годами характер Ромы изменился кардинально. Он стал – зачинщиком всех драк с крупными собаками. Причем, именно гладкошерстной породы. Оказывается, среди животных тоже есть ярые расисты. Как настоящий боец он был заштопан в нескольких местах. Собак же равной себе и низшей весовой категории высокомерно не замечал. Я знала дворнягу, которая при опасности падала набок, прикидываясь мертвой. У всех своя тактика.

…День подходил к концу, а из ведра торчало еще несколько беспризорных гладиолусов. Три штуки можно оставить себе. Остальные – реализовать. Один цветок я подарила пожилой женщине-инвалиду, второй – протянула продавщице в тюремное окошко железного ларька, третий – унесла в кондитерскую, получив за него ватрушку с повидлом.

…Вечером, рассказывая отцу о бизнесмене, меня торкнуло. Сумерки разума развеялись. Это были не дармовые деньги, а справедливое вознаграждение тому, кто вырастил цветы. Мой 84-летний отец их садил, ухаживал, поливал. На пределе сил. Я-то палец о палец не ударила, поэтому не имела права отказываться от того, к чему не имею отношения. Высшей глупостью было включать гордыню. И хоть отец ничего не просил, не следовало разбазаривать чужой труд. Легко быть добренькой за чужой счет. Сумерки души. Прости меня, папа.

Мария Паршакова

Записки с берега Крыма из отделения
медицинской реабилитации.

«Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни», как сказал писатель и врач Антон Чехов. Великолепная мысль, ею и воспользуемся – ни слова о болезнях, которые, слава богу, уже пройденный этап. Я буду говорить как раз наоборот – о самом интересном в нашей нынешней жизни, то есть о выздоровлении!

Буфетчица за какую-то провинность громко выговаривала пожилой женщине, добавив: «И не нервничайте – нервные клетки не восстанавливаются!» Провинившаяся промолчала, неожиданно отреагировал я:
– Протестую – восстанавливаются! Иначе что нам тут было бы делать?!
Тут – это в отделении медицинской реабилитации Пермской городской клинической больницы имени С. Н. Гринберга. Расположенное в шикарном трехэтажном старом здании (в котором пятьдесят лет назад лежал на излечении еще мой отец, между прочим, и я приходил сюда его проведать) в Новом Крыму, что в самой отдаленной части Кировского района. «На побережье Крыма» – в прямом смысле слова, если учесть расположение рядом с Камой. Причем с полным правом можно добавить про отделение значительное слово «краевое» – я встречал здесь на восстановлении (именно так!) людей со всего региона. А встречал я их довольно большое количество, и за пятое уже мое посещение вроде все время новых, по крайней мере, не видел знакомых ни разу…

Да, я здесь лежу уже пятый раз. Сотрудники, кому это говорил, кто удивлялся, кто считал это само собой разумеющимся (не в смысле, конечно, что «попав сюда раз, уже не выберешься отсюда до конца дней своих», а напротив: «лечись, пока не вылечишься»). Да меня и кое-кто помнил. А Сергей Васильевич Тыричев, заведующий отделением, не только не удивился, когда я сказал про мой своеобразный юбилей, но с ходу назвал время моего предыдущего пребывания…
«Гимнастика, физические упражнения, ходьба должны прочно войти в повседневный быт каждого, кто хочет сохранить работоспособность, здоровье, полноценную и радостную жизнь» – и это высказывание «отца медицины» Гиппократа я, кажется, здесь встречаю пятый раз, всегда удивляясь его, согласитесь, некоторому канцелярскому, видимо, переводу («прочно войти в повседневный быт»!). По сути же весьма верная фраза, а отделение для этого и существует, чтобы помочь нам «сохранить работоспособность, здоровье, полноценную и радостную жизнь». И ходьбы здесь достаточно (туда-сюда по этажам сколько раз за день!), физические упражнения на беговой дорожке и велотренажере, при желании и гимнастикой можно заниматься – не вопрос…
(Вот только уличные тренажеры подобраны весьма странно. Из десяти, кажется, штук я с грехом пополам могу заниматься вроде лишь одним, а судя по занесенности их снегом, популярностью они точно не пользуются.)

Могу добавить, что все эти занятия, честно говоря, уже вошли в мой «повседневный быт» – не сильно прочно, конечно, но грех жаловаться, как говорится, – для полного изучения возможностей реабилитации, то есть для обретения «радостной жизни» не хватало только занятий в бассейне. В который раз раньше врач ЛФК отказывала мне из-за высокого давления. Все можно, значит, а в бассейн – нельзя! В этот раз врач – не знаю уж, помнила ли она мои прежние посещения, – сказала, что предварительно за мной нужно «до пятницы» понаблюдать. Похвальна, конечно, такая забота о ближнем, как за космонавтом, но, видит Бог, никакого обещанного наблюдения за собой, конечно, я не обнаружил…
Зато в пятницу при приближении к кабинету, после занятий на тренажерах и, видимо, предвидя будущее фиаско, сердце уже заранее возмущенно билось… Уверен, никакое купание в бассейне не подняло бы у меня так давление. Да и, думаю, само по себе купание в водоеме 4×5 квадратных метров под наблюдением инструктора не чреватее для здоровья прогулок с первого на третий этаж и потом с третьего на первый, которые не возбраняются! Но в итоге «заботливая» буфетчица («Не надо волноваться!») оказалась более чуткой, чем доктор, не парадокс ли это? Ну и «на кой бес нам этот стресс», как сказал бы болезный герой одного из фильмов про милицейских знатоков.

Потом мне не раз лечащий врач по вечерам измерял мое давление, да что там говорить – сам Сергей Васильевич не даст соврать: ни разу давление не скакнуло! Но вот сосед по палате, который несколько раз врачу жаловался на свое повышенное давление, тем не менее с первого же дня исправно посещал бассейн… Как пел В. Высоцкий, «Обидно, Вань!»
Посещение же логопеда вообще оказалось бессмысленным. На ее вопрос: «Вы откуда?» – я честно ответил: «Я – местный». Ответ почему-то женщине не понравился, предполагаю, что это был какой-то тест – и я его с ходу не прошел. Что я должен был ответить – из какого района, города или страны? Она еще что-то спросила, я что-то ответил и сказал: «Вы же слышите, как я разговариваю…», но она уже не отреагировала.
Оставалось уйти. Не могу читателю сказать про мою проблему, раз обещал не заикаться на эту тему, но могу сказать, что мне впору было сниматься в старом пермском фильме про Ивана Семенова, второклассника и второгодника – помните, в эпизоде: «Бэ-э-з сиропа…» Между прочим, что-то подобное, но не так быстро произошло и в прошлый раз при моей встрече с логопедом – с ней же, помню, что тоже споткнулся на каком-то начальном странном вопросе ее теста…

А в этот раз, клянусь, столь короткого посещения врача у меня в жизни не было! Между тем в моем выписном эпикризе значится: логопедия – консультирование, ежедневные индивидуальные занятия. Да простит мне лечащий врач, но, как говорится: «Платон мне друг, но истина дороже». Первый же логопед в моей жизни, помню, массажировала мне шею, следующая в течение двух приездов занималась со мной произношением труднопроизносимых поговорок…
Конечно, все это частности.

А в общем, можно привести мнения людей заинтересованных и не посторонних. Вот как считает Руслан Назаров, 37-летний работник «Газпрома» из Барды:
– Я, как постоянный клиент автосервиса, привык заполнять анкету на вопрос: «Довольны ли вы качеством обслуживания?» – с оценкой от двух до десяти баллов. Здесь, в отделении, мое мнение по качеству обслуживания почему-то никто не спрашивает. Но я ведь тоже здесь клиент, «который всегда прав», разве нет?!
И поставил оценки всем нашим докторам, медсестрам, инструкторам ЛФК, массажистам, буфетчицам и даже охранникам, которых тоже успел хорошо узнать, поскольку часто ходил на улицу курить… И обосновал каждую оценку. Может, в чем-то субъективно и неожиданно. Были и двойки, была и десятка – увы, всего одна. Я не буду воспроизводить эти оценки…
Между прочим, оценка деятельности врачей имеется, насколько я помню, в поликлинике той же больницы на улице Липатова.

Но вот Александр Вдовин, семидесятилетний бывший директор школы из села Вознесенского Верещагинского района, категорически отверг саму возможность публично оценивать деятельность медицинского персонала в отделении. Тоже с профессиональной своей колокольни:
– Как родителям не следует вмешиваться в педагогический процесс (насмотрелся за свою жизнь!), так и дилетантам от медицины надо доверяться врачам.

А мне показался очень интересным вопрос, кто же мы здесь – клиенты или пациенты? А то, может, и вообще контингент, как в известном фильме «И жизнь, и слезы, и любовь»?
И увидел ответ на местной, так сказать, выставке творчества умельцев-временных постояльцев:

«Уважаемые пациенты! Картины и поделки созданы исключительно для любования и вдохновения! Уносить их домой запрещается!!! Ворованные вещи счастья не приносят!!!»

Вот так: пациенты, без вариантов, не знаю, радоваться или нет…

Подводя итог пребывания здесь в качестве «клиента», за которое я, кстати, памятуя вышеназванное предложение, поставил бы по десятибалльной шкале восьмерку, в бочку меда (а именно таковыми и считаю мои записки) добавлю каплю дегтя. Коробит – читатель вправе подобрать более подходящее слово – панибратское «тыканье» и называние по имени молодыми сотрудниками отделения пациентов старше их вдвое, а то и втрое…

Ну что ж, чуть-чуть оздоровились, а сейчас «будем пить и веселиться», как пелось в знаменитой средневековой песне-гимне. Хм, пардон, что-то я увлекся, вспомнил молодость… Лучше из фильма «В бой идут одни «старики» вспомним жизнеутверждающую фразу «Будем жить!»
«Жизнь прекрасна и удивительна!» Без вариантов…

Игорь КРЕСТНИКОВ,
журналист без портфеля

Пермь

Когда мы стали переезжать из Куеды в Култаево, то думали, что многое потеряем, но, слава богу, будто взяли с собой речку с громкими соловьями и ароматными запахами вкусного хлеба на всю улицу. Как выхожу, встречают любимые тюльпаны, а от запаха черемухи аж пьянела: и вправду, все как на родине. Пока мало кого знаю и чаще лишь любуюсь природой рядом с домом.
Очень скучаю по подругам в Куеде и по их детям, с которыми часто общались. А теперь вижу их фото и тоскую, тем более они за два года уже выросли очень. Такая вот жизнь: все нужны всегда сразу, но не всегда получается, как хотим, и если нашел, где удобно жить, то многое надо менять. Так что, думаю, у меня две родины, и каждая мне очень дорога, оба села много пользы мне принесли, я стала сильным человеком.
В школьные годы я не только получила образование, но еще поняла, что учеба – это главное в жизни, и поэтому мне показалось мало учебы на художника. Теперь оканчиваю духовную семинарию. Не очень понимаю, почему многие люди не любят получать знания: мне в каждом заведении приходилось умолять, доказывая, что способна учиться. И один Бог знает, как со слезами добивались с мамой своего.
Анализирую, чего я за эти годы достигла. Если б Бог дал еще жизнь, то изменила бы лишь каплю, где жила впустую, гналась за нереальной мечтой. Оказывается, мечтать – это потеря времени. Если не получилось, значит, еще не время или не полезно.
Еще вспоминаю свой родной клуб колясочников, только жаль, что из-за суеты перестали общаться и поддерживать друг друга хотя бы добрыми словами. Весной на лечение приезжала Марина Гарифуллина с папой, побывали у меня в гостях, пообщались.
Земляки, берегите дом, в котором живем, и не унывайте. Наша Родина – самая лучшая, жаль, что это понимаем не сразу.

Наталия Жижилева,
с. Култаево Пермского района