Я смотрю на сосны, что ворожат
снегом в оплывающих оттенках.
Мог ли кануть этот вечер строже?
Мягкие аккорды здесь нередки.
Я не знаю, сколько длится слово.
И когда оно вдруг обретает
плоть. Но, слившись редко с явью новой,
истину едва ли постигаем.
Бедный хор в неясном расставаньи,
пепел из растерянности судеб.
Солнце в предзакатном очертанье.
Будет завтра, но уже не будет
этого незыблемого часа,
где весенний обморок, отпетый
суетой, не может расставаться
с немотой торжественного света.
* * *
Жажда жизни
Нельзя смертельней
и полнее назвать эти дни.
Этот вечер не будет последним,
череды перемен не спугни.
Ты спокойно жила и не знала
одиночества вечный залог.
Поманила, напела, запала
вьюга, тихих страданий предлог.
Были ветры, и свет, и печали.
Всё казалось, иначе живу.
Только тени ролей изначальных
Мне пригрезились вдруг наяву
* * *
Недолгое пиршество света,
канун разнотравья грядёт.
Излука туманится светом,
лес чуда неясного ждет.
«Когда б по кончине стать птицей» –
впервые забрезжит печаль,
как будто меж снами забилась
покоя нездешнего даль.
Ты вспомнишь неясные дали,
заплачешь на зов старины
и сложишь знакомую песню,
согретую чувством вины.
* * *
Мы забыли о тревогах ливня,
и не верим ворожащим снам.
Откровенья почек тополиных,
может, лишь на миг доступны нам.
Прикоснись к языческим стихиям,
от смертельных истин отдохни.
Не страшны сомнения былые,
как вдали размытые огни.
Чистота, чреватая паденьем…
Ты – всегда у жизни на краю.
Забытьё окажется спасеньем,
где на миг поймёшь судьбу свою.
* * *
Я обману себя опять,
что неизвестен день грядущий.
Осенний миг, в слезах бредущий,
не хочет скорбь осознавать.
Не думать, потерять слова.
В дожде, в покорном увяданье.
Иное обрести призванье,
что между строк сквозит едва.
Какая странная игра –
воспоминания чужие,
но это – зрелая стихия,
которую забыть пора.
* * *
Полны и печальны аккорды,
мечтой околдованы свечи,
а время укрылось дремотно.
ему одарить меня нечем.
Примерка существованья
закружит усталые тени,
и будущих снов отраженье
смягчит мимолётность отчаянья.
За окнами изнемогают шаги.
Как лень их прервать!
Невольная ласка пугает.
Но чья – невозможно понять.