Стоял ослепительно-яркий день. Такие дни бывают только весной, пока атмосферная оптика не потускнела от летней пыли. Корреспондентский путь вел меня в Свердловский район. Здесь жила семья Пономаревых. Из предварительной беседы с героями будущего очерка я уже знала, что хозяйка дома – Наталья Васильевна от рождения не имела рук, вернее, они обрывались где-то на уровне локтей. Немало осложняло ей жизнь и слабое зрение. Один Бог ведает, по какой причине произошла генная поломка. Известно только, что мать Натальи Васильевны пережила Ленинградскую блокаду. Муж – Виктор Георгиевич Пономарев после перенесенного в детстве полиомиелита передвигался на костылях, со временем пришлось сесть на коляску. Таким образом, супруги взаимодополняли друг друга: к рукам мужа прилагались ноги жены, составляя полный комплект на двоих.
Психологи утверждают, что «общая песочница» – прочный фундамент для строительства будущей семьи. «Песочницей» Пономаревых стал дом-интернат для детей-инвалидов. Наташа оказалась тут в три с половиной года, спустя 6 лет привезли Виктора. Более 45 лет держится на плаву их семейный ковчег, идущий маршрутом повышенной сложности. В то время, как житейское море покрыто щепками других семейных лодок, не сумевших сманеврировать между рифами проблем. У людей, владеющих искусством житейской навигации, есть чему поучиться.
…Такси свернуло с улицы Металлистов на Инженерную. Интересно, кто дает названия улицам? Группа товарищей или один уполномоченный человек? Явно – не лирик.
Я почти у цели. Жму кнопку лифта старого образца, сделанного еще «под дерево». Волна массовой замены кабин почему-то обошла этот дом стороной. У раскрытых дверей лифта я замешкалась – полезла в сумку уточнять номер квартиры. Исчерпав временной лимит, створки стали съезжаться. Я привычно выбросила руку вперед. Но вопреки ожиданиям, они не разъехались, а хищно схлопнулись, зажав руку в запястье. Довольно болезненно. Судорожные попытки освободиться ни к чему не привели. Хватка была крепка. Почему лифт не распознал инородное тело? Слишком худая рука? И что теперь делать – ждать помощи? Сколько – час, два? Ситуация комичная – лифт поймал меня за руку, не пуская к женщине без рук. Кричать? Не мой стиль. Да и вряд ли кто-то выйдет. Подумают – криминал и только глубже забурятся в норы. Нора, железная хватка…
Я вспомнила, как наткнулась в борозде на хомяка, который полз, волоча за собой капкан и орошая свой путь каплями крови. Его задняя лапа была зажата железными тисками. Увидев меня, он раздул щеки – они оказались неимоверных размеров, как два рюкзака, и загудел трубой – хотел меня напугать. Он был, как игрушка: черная блестящая шубка, белоснежные перчатки на миниатюрных пальчиках – до локтей, как у дворецкого, белая манишка. Оказалось, капкан ставил сосед. Он унес эту скрепленную композицию в ведре через лес и там выпустил грызуна.
Теперь и я знаю – каково это. В беспомощном состоянии остается уповать на Бога. Чу! Хлопнула входная дверь. Вот и помощь свыше! О том, что Богу не чужд юмор, свидетельствуют некоторые виды экзотических животных – утконосы, тушканчики и прочая живность, созданная, похоже, шутки ради. Предполагаемые спасители тоже оказались из разряда карикатурных: ветхая старушка лилипутского роста с пацаненком не старше 6 лет. Оба уставились на меня с бараньим недоумением. «Рука вот застряла», – на всякий случай пояснила я. «Позвоните в чью-нибудь дверь», – прошу чужим плачущим голосом и набираю побольше воздуха, готовясь прокричать те же слова – бабушка наверняка глухая. Но ответная реакция была незамедлительной:
«Тут все на работе», – повела ручонкой старушка. «А тут два мужика живут», – махнула в другую сторону. Видимо, образ жизни этих мужиков накладывал табу на общение с ними. Прикинув, что спуститься на пролет легче, чем подниматься на 2-й этаж, предлагаю: «Может, с улицы кого-нибудь позовете?» Бабушка без возражений пошаркала на улицу.
Оставшийся без телохранителя пацан (неизвестно, кто из них «тело», а кто «хранитель»), глядя на меня круглыми от страха глазами, прошептал: «Там же ток…» Я подумала: при чем здесь ток? Но забеспокоилась по другому поводу – если погаснет кнопка лифта и кто-то его вызовет, то мне размозжит руку на молекулы. Неизвестно, что может еще выкинуть этот отработанный свое механизм. Замечаю в руках мальчонки сумку-пенал для обуви. «Это у тебя вторая обувь? Тапки, чешки?» Испуганно молчит. «Дай мне тапок». Пацан не двигается, окаменел, как памятник себе самому. Боится, что меня вот-вот током долбанет и он останется наедине с трупом? Или дома наказали – с чужими не разговаривать? «Не бойся, ничего с ним не случится». Заячья душа. Никак не отомрет. «Чего ты испугался? Ты же мужчина. Должен быть смелым». Прислушиваюсь к тишине – не стукнет ли входная дверь, не раздастся ли звук шагов на этажах. И бабушка куда-то пропала. Наверное, забыла, зачем вышла, и отправилась в магазин. С пожилыми такое бывает. Сколько мне еще тут торчать? Рука затекла. Тромб может образоваться. «Тебя как зовут? – пытаюсь вывести парня из оцепенения. «Если дашь тапок, я попробую им дверь открыть». Смотрю, пацан полез в сумку. Ожил! Несмело протянул сандалю – и тут же попятился назад. К счастью, подошва оказалась жесткой. Я просунула сандалю между створками дверей, пытаясь максимально увеличить проем, развернула ее по оси. С большим усилием, но мне удалось-таки вытащить руку наружу.
Мальчонка пошел искать бабушку, а мне пришлось подниматься ненавистным транспортом до 9-го этажа, поневоле разглядывая его расписанное нецензурщиной нутро. Может, это мистическим образом и сделало лифт человеконенавистником?
Если бы я рассказала эту историю отцу, он бы сказал – такое могло случиться только с тобой. И был бы прав. Со мной периодически случаются анекдотические истории. Многие ли, например, подвергались атаке бешеной вороны? Единицы. И я среди них. Конечно, предполагаемый диагноз не имел лабораторного подтверждения, но как еще интерпретировать такое поведение пернатой? Тем более что вороны – в группе риска.
Дело было зимой. Я несла кулек с костями дворовой собаке. Ворона спланировала рядом. Нагло схватила клювом кулек и потянула к себе. Я – к себе. Каркуша разгневалась и, взлетев мне на голову, стала теребить шапку – благо была она из толстой шерсти. Резким движением руки я сбросила налетчицу. Тогда она попыталась атаковать с земли. Чего ради воевать мне с вороной? Я капитулировала – разжала руку. Каркуша тут же принялась долбить кости, оглашая окрестности мерным стуком.
…Наталья Васильевна оказалась миниатюрной женщиной с 34-м размером ноги, Виктор Георгиевич, напротив, – с богатырским торсом и крепкими руками. В квартире проживала еще одна семейная пара – большой кот с лимонными глазами и изящная кошка «богатка».
Рассказ Пономаревых о житье-бытье вызывал двойственное чувство.
С одной стороны, в доме-интернате государством были созданы все условия для детей-инвалидов: обезноженных ставили на протезы и костыли, обували в ортопедическую обувь. Кружки, хор, кино два раза в неделю в деревенском клубе, летом – палаточный городок на берегу озера. Выпускники уходили в жизнь с профессией в руках – столяр, швея, обувщик… Даже лежачие осваивали картонажное дело.
Другое дело, что общество не готово было принять инвалидов в свои ряды. Живое наследие войны: покалеченные защитники отечества, орденоносцы еще доживали свой век в полуразрушенных зданиях монастырей, куда их упрятала советская власть, дабы не портить городской пейзаж. Молодые инвалиды 50-60-х годов тоже с трудом встраивались в ряды трудящихся, идущих в светлое будущее.
После окончания техникума Виктор получил распределение на общих основаниях – в сельскую местность. С наступлением первой же распутицы его путь к конторе был отрезан – пересечь на костылях полосу из месива грязи, именуемую дорогой, не было никакой возможности. Распределение отменили – ищи работу сам.
Спустя время Виктору удалось устроиться ревизором в Облпотребнадзор по Пермскому району. Но нагрянула проверочная комиссия и потребовала его увольнения, ссылаясь на Трудовой кодекс. Добросовестного инвалида заменили здоровым, как оказалось позднее – лоботрясом.
Потом Виктор работал секретарем в суде, возглавлял районное ОИ, позднее перешел на надомный труд, не гнушаясь ничем: шил постельное белье, обувь, собирал рыболовные снасти.
В кризисные 90-е Пономаревы спасались своим хозяйством – держали свиней и 50 бройлеров! Так что диплом техникума – в создавшихся условиях – не особенно пригодился.
Наташа после окончания ШРМ пыталась поступить на библиотечный факультет, но ей было объявлено, что она не прошла по конкурсу. Узнав, что освободилась вакансия в архиве, Наташа дважды делала попытки устроиться. Даже просила взять ее с испытательным сроком, но архивисты были неумолимы. Добрые люди помогли устроиться в детсад сторожем – для стажа. Однако от тех, кто призван нести добро по долгу службы, Наташа натерпелась больше всего.
Когда 28-летняя женщина пришла в женскую консультацию – встать на учет по беременности, на ее голову обрушился поток негодований: «Она не имеет права становиться матерью! Ребенок будет неполноценным! Если она не придет на аборт добровольно, ее доставят туда под конвоем милиции! В наручниках (если бы их было на что надеть)».
Всю беременность Наташа пребывала в стрессовом состоянии, чутко прислушиваясь к проезжающим мимо их частного дома машинам – не милицейская ли? Вопреки оракулам от медицины, в срок родился здоровый мальчик, который вымахал в двухметрового богатыря. В настоящее время он работает в сфере строительства. Имеет семью, вырастил двух дочерей.
В этом месте рассказа невольно всплывает аналогия с дискриминацией чернокожих в Америке, муссируемая советской прессой. Отчасти инвалиды были «нелегалами» в собственной стране. Только в конце 80-х, когда социализм трещал по швам, они оказались вдруг в фокусе внимания. Это было сродни открытию нового вида хомо сапиенс. Стала выстраиваться разветвленная структура, объединяющая инвалидов на разных уровнях.
Виктор Георгиевич был избран председателем Мотовилихинскго общества инвалидов. Первый в городе он выбил и приспособил помещение. Установив личный контакт с директорами предприятий, организовал при обществе небольшое производство по станочной обработке дверных ручек, наладил каналы обеспечения членов организации продуктовыми наборами и текстилем. За два председательских срока Виктор Георгиевич успел немало, но развернуться в полную силу помешали административные препоны, сделавшие невозможным содержание производственных помещений. Порцию свободы урезали, не дав оправдаться многим надеждам.
…Прощание с четой Пономаревых было по-приятельски теплым. Особенно тронула преподнесенная баночка засахаренной клубники из арсенала домашних заготовок. Но, зная ее цену, я не решилась принять подарок.
На исходе ковидных времен, 1 января, я позвонила Наталье Васильевне, чтобы поздравить ее с 70-летним юбилеем. Тогда же и узнала, что Виктор Георгиевич перенес коронавирусную инфекцию. Течение болезни было тяжелым, пришлось вызывать скорую. Но в больничных застенках плохое состояние только усугубилось. Наталья Васильевна, не в силах наблюдать медленного угасания мужа, забрала его домой. И выходила. Удивительно, что не заразилась сама.
Я вспомнила ее признание во время беседы в том, что в критических ситуациях она всегда ощущала незримую защиту ангела-хранителя. Похоже, даже ангел-хранитель у Пономаревых один на двоих.
Мария Паршакова
